Любимые стихи

[Окс4]

* * *
С дубовым посохом, в плаще, пропахшем сыром,
Ты стадо кроткое овечек гонишь с миром,
Зажав под мышкою небесно-синий зонт,
Туда, где тянется туманный горизонт.

Резвится пёс, осел плетется, как во сне,
Бидоны тусклые бряцают на спине.
В селеньях небольших пройдешь пред кузнецами,
Вернешься на гору, покрытую цветами,

Где овцы разбрелись, как белые кусты.
Там мачты кораблей встают из темноты,
Там с лысой шеей гриф летает над горами
И красные огни горят в ночном тумане.

И там услышишь ты, в пространство обратясь,
Над бесконечностью спокойный Божий глас.

Франсис Жамм
Перевод М. Миримской

[Розмари]

Франсис Жамм
Перевод М. Миримской
Вернешься на гору, покрытую цветами...

Н. С. Гумилев

Вечное

Я в коридоре дней сомкнутых,
Где даже небо - тяжкий гнет,
Смотрю в века, живу в минутах,
Но жду Субботы из Суббот …

И тот, кто шел со мною рядом
В громах и кроткой тишине,
Кто был жесток к моим усладам
И ясно милостив к вине,

Учил молчать, учил бороться,
Всей древней мудрости земли, ―
Положит посох, обернется
И скажет просто: «Мы пришли».

1912 г

[Розмари]

В. Ходасевич

Рай
Вот, открыл я магазин игрушек:
Ленты, куклы, маски, мишура…
Я заморских плюшевых зверушек
Завожу в витрине с раннего утра.

И с утра толпятся у окошка
Старички, старушки, детвора…
Весело – и грустно мне немножко:
День за днём, сегодня – как вчера.

Заяц лапкой бьёт по барабану,
Бойко пляшут мыши впятером.
Этот мир любить не перестану,
Хорошо мне в сумраке земном!

Хлопья снега вьются за витриной
В жгучем свете жёлтых фонарей…
Зимний вечер, длинный, длинный, длинный!
Милый отблеск вечности моей!

Ночь настанет – магазин закрою,
Сосчитаю деньги ( я ведь не спешу!)
И, накрыв игрушки легкой кисеею,
Все огни спокойно погашу.

Долгий день припомнив, спать улягусь мирно,
В колпаке заветном,- а в последнем сне
Сквозь узорный полог, в высоте сапфирной
Ангел златокрылый пусть приснится мне.

[Окс4]

В. Ходасевич

Рай
Долгий день припомнив, спать улягусь мирно,

Юрий Левитанский
Что делать, мой ангел, мы стали спокойней...

Что делать, мой ангел, мы стали спокойней,
мы стали смиренней.
За дымкой метели так мирно курится наш милый Парнас.
И вот наступает то странное время иных измерений,
где прежние мерки уже не годятся — они не про нас.

Ты можешь отмерить семь раз и отвесить,
и вновь перевесить,
и можешь отрезать семь раз, отмеряя при этом едва.
Но ты уже знаешь, как мало успеешь
за год или десять,
и ты понимаешь, как много ты можешь за день или два.

Ты душу насытишь не хлебом единым и хлебом единым,
на миг удивившись почти незаметному их рубежу.
Но ты уже знаешь,
о, как это горестно — быть несудимым,
и ты понимаешь при этом, как сладостно, — о, не сужу!

Ты можешь отмерить семь раз и отвесить,
и вновь перемерить,
и вывести формулу, коей доступны дела и слова.
Но можешь поверить гармонию алгеброй
и не поверить
свидетельству формул —
ах, милая алгебра, ты неправа!

Ты можешь беседовать с тенью Шекспира
и с собственной тенью.
Ты спутаешь карты, смешав ненароком вчера и теперь.
Но ты уже знаешь,
какие потери ведут к обретенью,
и ты понимаешь,
какая удача в иной из потерь.

А день наступает такой и такой-то,
и с крыш уже каплет,
и пахнут окрестности чем-то ушедшим, чего не избыть.
И нету Офелии рядом, и пишет комедию Гамлет
о некоем возрасте, как бы связующем быть и не быть.

Он полон смиренья, хотя понимает,
что суть не в смиренье.
Он пишет и пишет, себя же на слове поймать норовя.
И трепетно светится тонкая веточка майской сирени,
как вечный огонь над бессмертной и юной
душой соловья.

День такой-то, 1976

[Розмари]

Юрий Левитанский

И вот наступает то странное время иных измерений...

Юрий Левитанский

Воспоминанье о скрипке

Откуда-то из детства

бумажным корабликом,

запахом хвойной ветки,

рядом со словом полька

или фольга,

вдруг выплывает

странное это слово,

шершавое и смолистое -

канифоль.

Бумажный кораблик,

елочная игрушка

скрипочка,

скрипка.

Шумные инструменты моего детства -

деревянные ложки,

бутылки,

а также гребенки,

обернутые папиросной бумагой -

это называлось тогда

шумовым оркестром

и были там свои гении и таланты,

извлекавшие из всего этого

звуки,

потрясавшие наши сердца.

Я играл на бутылках,

на деревянных ложках,

я был барабанщиком

в нашем отряде,

но откуда

это воспоминанье о скрипке,

это шершавое

ощущенье смычка,

это воспоминанье

о чем-то,

что не случилось?


1979 г.

[Розмари]

Юрий Левитанский

Время белых стихов, белизна, тихий шаг снегопада,

морозная ясность

прозрачного зимнего дня,

византийская роспись крещенских морозов

на стёклах души,

как резьба, как чеканка – по белому белым –

дыши не дыши –

не оттает уже ни единый штришок на холодном

стекле.



Время белых стихов, эти белые строки,

как белые рощи,

зиянье резной белизны,

где случайные рифмы, как редкие вспышки

рубиновых ягод рябин,

хоронящихся в тень,

как снегирь, как синичка – на кончике ветки –

внезапно –

тень-тень! –

хотя речь тут совсем не о рифме,

нет, дело не в рифме,

и речь тут идёт не о ней.



Время белых стихов, эти строки,

всего только время и сроки,

мгновенье и час

обостренного зренья, последних прозрений,

последних надежд

и последних утрат,

это возраст души, это воздух предгорий

и горных вершин,

Эверест, Арарат,

где останки ковчега под снегом

с последним ночлегом

так просто уже рифмовать.



Это строгие строки классической прозы,

и белые розы у вас на окне,

и внезапные слёзы, причина которых не страх

перед чёрною бездной

и горным обвалом

куда-то несущихся лет,

а щемящий восторг перед чудом творенья

и чудом явленья на свет,

перед этой счастливой удачей –

однажды случайно возникнуть,

явиться

и быть.

[Розмари]

Юрий Левитанский
Что делать, мой ангел...

Юрий Левитанский

Другое дерево

Зайцы бежали к морю;

Зайцы бежали быстро.

Сосны бежали рядом,

истекая янтарным соком.

Но зайцам янтарь не нужен,

они его есть не станут.

Зайцу нужна морковка.

Зайцу нужна капуста,

хотя бы даже цветная.

В крайнем случае, брюква.

Или зеленый горошек.

Зайцу жить невозможно

без чего-нибудь овощного...

Но сосна – не такое дерево.

Совершенно другое дерево.

На сосне не растет морковка.

На сосне не растет капуста.

Никакой калорийной пищи

от нее получить невозможно.

Даже клубня простой картошки

и то на ней не увидишь...

Но зайцы об этом не знали.

Зайцы бежали к морю.

Ибо если не днем и не ночью,

а в воскресное, скажем, утро

заяц принял решенье –

он уже от него не отступит...

А до моря бежать – не просто.

А до моря бежать – не близко.

Но зайцы бежали так быстро,

что в конце концов добежали.

И они увидели море...



Море очень сильно смеялось.


1980

[Галlина]

Розмари,
Оксана,
спасибо, украшаете нашу жизнь!

[Окс4]

Галиночка, спасибо!

[Окс4]

Михаил Исаковский
Ой, туманы мои, растуманы...

Ой, туманы мои, растуманы,
Ой, родные леса и луга!
Уходили в поход партизаны,
Уходили в поход на врага...

[Окс4]

Юрий Левитанский

Другое дерево

Но зайцы бежали так быстро,

что в конце концов добежали.

1980

Юрий Левитанский
О свободном стихе

— Что? — говорят. — Свободный стих?
Да он традиции не верен!
Свободный стих неправомерен!
Свободный стих — негодный стих!

Его, по сути говоря,
эстеты выдумали, снобы,
лишив метрической основы,
о рифме уж не говоря!..

Но право же, не в этом суть,
и спорить о свободе метра —
как спорить о свободе ветра,
решая, к а к он должен дуть.

Всё это праздные слова.
Вам их диктует самомненье.
Как можно ставить под сомненье
его исконные права!

Нет, ветер, дождь или трава
свободны по своей природе —
а стих,
он тоже в этом роде,
его природа такова.

И как ни требовал бы стих
к себе вниманья и заботы —
все дело в степени свободы,
которой в нем поэт достиг.

Вот Пушкина свободный стих.
Он угрожающе свободен.
Он оттого и неугоден
царям и раздражает их.

Но вы смотрите, как он жжет
сердца глаголами своими!
А как свободно правит ими!
И не лукавит! И не лжет!

О, только б не попутал бес,
и стих по форме и по мысли
свободным был бы
в э т о м смысле,
а там — хоть в рифму или без!

День такой-то, 1976

[Favorit]

Оксана и Розмари, ваша снежная зимняя подборка поэзии очень душевная

[Окс4]

Любовь, спасибо!
Радуемся стихам и платочкам, разумеется!

[Розмари]

Томас Гарди

Вкруг дома хлопья кружат быстро,
И ягод нету ни одной
На тонких ветках остролиста
Вкруг дома. Хлопья кружат, быстро
Стуча в окошко органиста,
Бродившего иной порой
Вкруг дома. Хлопья кружат быстро,
И ягод нету ни одной.

Перевод Игоря Куберского

[Розмари]

Р.Л. Стивенсон

Зимою солнце хочет спать,
Взойдёт, зайдёт и спит опять.
Висит на небе час один,
Как тёмно-красный апельсин.

Проснусь, - кругом ещё темно,
И звёзды смотрят к нам в окно.
Дрожа от холода, вскочу
И моюсь, глядя на свечу.

Потом присяду у огня,
Чтоб он скорей согрел меня,
И, санки взяв, иду в туман
Неведомых холодных стран.

Наденет мама шапку мне
И шарф завяжет на спине.
А ветер жжёт меня до слёз,
Морозным перцем сыплет в нос.

Мой след чернеет на снегу,
Я белый пар пускать могу,
И всё бело, и дом стоит,
Как будто сахаром облит.

Перевод И. Ивановского