Любимые стихи

[Окс4]

Иосиф Бродский
Назидание
1987 г.

Х
В письмах из этих мест не сообщай о том,
с чем столкнулся в пути. Но , шелестя листом,
повествуй о себе, о чувствах и проч.- письмо
могут перехватить. И вообще само
перемещение пера вдоль по бумаге есть
увеличенье разрыва с теми, с кем больше сесть,
или лечь не удастся, с кем- вопреки письму-
ты уже не увидишься. Все равно почему.

[Окс4]

Иосиф Бродский
Назидание
1987 г.

XI
Когда ты стоишь один на пустом плоскогорьи, под
бездонным куполом Азии, в чьей синеве пилот
или ангел разводит изредка свой крахмал;
когда ты невольно вздрагиваешь, чувствуя, как ты мал,
помни: пространство, которому, кажется, ничего
не нужно , на самом деле нуждается сильно во
взгляде со стороны, в критерии пустоты.
И сослужить эту службу способен только ты.

[Окс4]

Валентин Гафт
Цепи

Ты, колокол, звонишь по ком?
То нежно ты зовешь, то грубо,
Мы ходим по цепи гуськом
Вокруг таинственного Дуба.

И кот мурлычет неспроста,
Но жизнь от этого нелепей,
Зачем с цепочкой для Креста
Бренчат еще и эти цепи?

Ты, колокол, звонишь по ком,
Кому даешь освобожденье?
Кому заменишь целиком
Оков ржавеющие звенья?

[Окс4]

Михаил Лермонтов
Для чего я не родился...
1832 г.

Для чего я не родился
Этой синею волной?
Как бы шумно я катился
Под серебрянной луной,
О!Как страстно я лобзал бы
Золотистый мой песок,
Как надменно презирал бы
Недоверчивый челнок;
Всё, чем так гордятся люди,
Мой набег бы разрушал;
И к моей студеной груди
Я б страдальцев прижимал;
Не страшился б муки ада,
Раем не был бы прельщен;
Беспокойство и прохлада
Были б вечный мой закон;
Не искал бы я забвенья
В дальном северном краю;
Был бы волен от рожденья
Жить и кончить жизнь мою!

[Розмари]

Лев Исаакович Моносзон

Из сборника "Сердце пудренное".

У тебя сегодня глаза как у девочки,

большие и очень добрые,

конечно не такие, как вся ты.

И вся ты сегодня как-то притихла,

будто не знаешь, кто мы с тобой,

чужие или очень близкие.

Может быть, тебя делают такой

твои светлые волосы, особенно гладко связанные

в узел,

который я так люблю целовать;

или, может быть, ты думаешь о чем-то,

что никогда не залетало в твою ветреную головку.

Право, лучше не думай о глупой жизни,

посмотри в мои глаза

с той же искоркой радостного удивления,

что и всегда:

мы тихо спрячем свет за мягкой шторой

и утонем в голубом, наивном сумраке.


«Кожица на носике сморщилась…»

Кожица на носике сморщилась,

у губок эмалевых уголки засуетились,

разыскивая дорожку вниз.

Это значит –

детка хочет обидеться на меня.

Ах, скорее,

зайчиком-поцелуем закрою розовый ротик!

[Розмари]

Из сборника "Последняя нежность". Москва. 1918 г.

«Тонкая полоска розового золота…»

Тонкая полоска розового золота

окаймляет нежное небино платье.

Голубой туман

мягко сглаживает горькую правду Земли.

И сердце мое

просит у голубого тумана

сгладить и его горькую правду.

Я иду домой, потерял где-то шляпу,

и в глазах у меня

тихие слезы осенние.

Там,

в курьерском,

оторвавшем Вас от меня,

нельзя плакать.

Это поняли и Вы,

тоскливо прильнувшая тонким личиком

к стеклу.

Вы поняли так же хорошо, как и я,

что в пряных цветах Юга

Вы растеряете бледные жемчужинки

хрупкой любви нашей.

Я не говорю ничего. Я тихо киваю головой.

Да, да.

Цветы – это хорошо.

Это очень хорошо.

Я иду домой, и губы мои дрожат.

Голубой туман

мягко сглаживает горькую правду.

Всю правду.

[Розмари]

«Быть деткой…»

Быть деткой.

Плакать над умершей бабочкой.

Гадать о принце милом

на цветке маргаритки.

Сердиться на черных кошек,

перебегающих дорогу.

Ласково кивать знакомым камушкам.

Любить только солнце.

Целовать только цветы.

Быть деткой.

[Розмари]

Лев Исаакович Моносзон
Эти дни

Стихи о мятеже
«Мой Город…»

Мой Город

неудержимо-влекущий и гордый

пусть и мертв

под стрекотанье сплетниц-пулеметов

и сумрачные буммы

рассевшихся, как лавочницы, пушек.

Ну, хорошо:

ты умный

ты хочешь кушать

ты хочешь мир стереть в порошок

для прекрасного нового мира.

И даже если голова закружится

тут я с тобой.

Но кто помирит

с красной лужицей

с красной лужицей на мостовой?

[Окс4]

Владимир Набоков
Родина
1923 г.

Когда из родины звенит нам
сладчайший, но лукавый слух,
не празднословно , не молитвам
мой предается скорбный дух.

Нет, не из сердца, вот отсюда,
где боль неукротима, вот-
крылом, окровавленной грудой,
обрубком костяным-встает

мой клекот, клокотанье: Боже,
Ты, отдыхающий в раю,
на смертном, на проклятом ложе
тронь, воскреси- ее...мою!..

[Окс4]

Владимир Набоков
Гроза
1923 г.

Стоишь ли, смотришь ли с балкона,
деревья ветер гнет и сам
шалеет от игры, от звона
с размаху хлопающих рам.

Клубятся дымы дождевые
по заблиставшей мостовой
и над промокшею впервые
зелено- яблочной листвой.

От плеска слепну: ливень, снег ли,
не знаю. Громовой удар,
как будто в огненные кегли
чугунный прокатился шар.

Уходят боги, громыхая,
стихает горняя игра,
и вот вся улица пустая-
лист озаренный серебра.

И с неба липою пахнуло
из первой ямки голубой,
и влажно в памяти скользнуло,
как мы бежали раз с тобой:

твой лепет, завитки сырые,
лучи смеющихся ресниц.
Наш зонтик, капли золотые
на кончиках раскрытых спиц...

[Розмари]

Микалоюс Чюрлёнис
(1875-1911)

Любовь — это восход солнца, полдень
долгий и жаркий, вечер тихий и
чудный. А родина его тоска.
Любовь — это старая песенка.
Любовь — это качели радуги,
подвешенные на белых облаках.
Любовь — это мгновение блеска
всех солнц и всех звезд.
Любовь — это мост из чистого золота
через реку жизни, разделяющую
берега «добра и зла».
Любовь — это крепкие белые крылья.
Любовь — это старый сосновый лес
в жаркий полдень, это отдых в лесу
под убаюкивающий шум сосен.
Любовь — это дорога к солнцу,
вымощенная острыми жемчужными
раковинами, по которым ты должен
идти босиком.

Помнишь ли ты море, черный закат?
...Слышишь, как шумят волны?
И играют, и поют. Помнишь?
А большие волны помнишь?.. Помнишь,
какой шар света ты принесла
мне тогда, когда я еще не знал тебя?
Говори со мной, говори много, часто,
как говорила еще до нашей встречи.
И всегда держи в своих ладонях
этот великий огонь...


Я полечу в очень далекие миры,
в края вечной красоты, солнца и сказки,
фантазии, в зачарованную страну,
самую прекрасную на земле. И буду
долго, долго смотреть на все,
чтоб ты обо всем прочитала в моих глазах...

[Розмари]

Эренбург Илья
(1891 - 1967)

Когда приходите Вы в солнечные рощи,
Где сквозь тенистый свод сверкает синева,
Мне хочется сказать, сказать как можно проще
Вам только тихие и нежные слова.

Но вы пришли ко мне, чтоб плакать о нарциссах,
Глядеть на ветку гибких орхидей,
И только там, вдали, у строгих кипарисов,
Вы вся становитесь изысканно нежней.

Не тешат Вас тогда ни радостные птицы,
Ни в сонных заводях усталая река,
И не глядите Вы, как быстрые зарницы
Сверкают по небу и режут облака.

Вы говорите мне: «Моим глазам не верьте,
Я не жила, как Вы, в оливковых садах.
И я любить могу цветы любви и смерти,
Что медленно цветут в заброшенных местах

[Розмари]

Эренбург Илья

Мне никто не скажет за уроком «слушай»,
Мне никто не скажет за обедом «кушай»,
И никто не назовет меня Илюшей,
И никто не сможет приласкать,
Как ласкала маленького мать.

1912 г.

[Розмари]

Эренбург Илья

Ты тронул ветку, ветка зашумела.
Зеленый сон, как молодость, наивен.
Утешить человека может мелочь:
Шум листьев или летом светлый ливень,
Когда, омыт, оплакан и закапан,
Мир ясен – весь в одной повисшей капле,
Когда доносится горячий запах
Цветов, что прежде никогда не пахли.
...Я знаю все – годов проломы, бреши,
Крутых дорог бесчисленные петли.
Нет, человека нелегко утешить!
И все же я скажу про дождь, про ветви.
Мы победим. За нас вся свежесть мира,
Все жилы, все побеги, все подростки,
Все это небо синее – навырост,
Как мальчика веселая матроска,
За нас все звуки, все цвета, все формы,
И дети, что, смеясь, кидают мячик,
И птицы изумительное горло,
И слезы простодушные рыбачек.

1939 г.

[Окс4]

Федор Тютчев
1873 г.

Бывают роковые дни
Лютейшего телесного недуга
И страшных нравственных тревог;
И жизнь над нами тяготеет
И душит нас, как кошемар.
Счастлив, кому в такие дни
Пошлет всемилосердный Бог
Неоценимый ,лучший дар -
Сочувственную руку друга,
Когда живая, теплая рука
Коснется нас, хотя слегка,
Оцепенение рассеет
И сдвинет с нас ужасный кошемар,
И отвратит судеб удар,-
Воскреснет жизнь, кровь заструится вновь,
И верит сердце в правду и любовь.