Любимые стихи

[Окс4]

Платок шелковый (крепдешин) "Воздушные мечты", вид 18, 65х65 см. Художник: Фролова Наталья.

FINIS

Не надо плакать. Видишь, там — звезда,
там — над листвою, справа. Ах, не надо,
прошу тебя! О чем я начал? Да,
— о той звезде над чернотою сада;

на ней живут, быть может… что же ты,
опять! Смотри же, я совсем спокоен,
совсем… Ты слушай дальше: день был зноен,
мы шли на холм, где красные цветы…

Не то. О чем я говорил? Есть слово:
любовь, — глухой глагол: любить… Цветы
какие-то мне помешали. Ты
должна простить. Ну вот — ты плачешь снова.

Не надо слез! Ах, кто так мучит нас?
Не надо помнить, ничего не надо…
Вон там — звезда над чернотою сада…
Скажи — а вдруг проснемся мы сейчас?
9. 1. 23.
Владимир Набоков


ЖИЗНЬ

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идет пророк, согбенный под крестом.
Где солнце – там и тень! Где слезы и молитвы –
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра – расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червем;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты – бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее – мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье,
Кто мог бы уловить черты ее лица.
То вся она – печаль, то вся она – приманка,
То всё в ней – блеск и свет, то всё – позор и тьма;
Жизнь – это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь – это океан и тесная тюрьма!
1886
Семен Надсон

[Окс4]

София Парнок
ДИРИЖЕР
(Отрывок из поэмы)

Высокий, высокий, высокий
Затих снизу доверху зал.
Он палочку только приподнял,
И музыке быть приказал, —

И тотчас за струнной решеткой,
На зов чародейный спеша,
Взметнулась, рванулась, забилась
Плененная в скрипке душа.

И голубь, в дупле заточенный,
Прервал свой насильственный сон, —
И влажная жалоба флейты
Влилась в закипающий стон.

И тягостно, всеми стволами,
Орган среброствольный дохнул,
И тесные стены и купол
Раздвинул торжественный гул, —

И мир переполнился тьмою.
В котлах закипела смола,
И не было неба, но все же
Я кверху глаза подняла.

Под куполом окна синели,
И день был так просто певуч,
И рупором прямо к оркестру
Спускался серебряный луч...

Я знаю, я знаю, зачем он,
Кто внемлет в надземной дали
Сквозь эту трубу световую
Тоске окаянной земли!..
1917


Афанасий Фет

Скрип шагов вдоль улиц белых,
Огоньки вдали;
На стенах оледенелых
Блещут хрустали.

От ресниц нависнул в очи
Серебристый пух,
Тишина холодной ночи
Занимает дух.

Ветер спит, и всё немеет,
Только бы уснуть;
Ясный воздух сам робеет
На мороз дохнуть.
1858

[ANNI]

***

Сергей Городецкий

Меланхолия зимнего дня,
Белоснежных пушинок слетанье
Овевает чудесно меня,
Как больного в бреду умиранье.

Ни забот, ни тоски, ни кручин...
Только ласки звенящих снежинок
И чуть слышная мысль: ты один,
Ты окончил с собой поединок.

1912

[Окс4]

Поэт, переводчик и драматург.
После трагической гибели Марины Цветаевой, Павел Антокольский участвовал в восстановлении её имени в русской литературе, являлся автором очерка о жизни и творчестве поэтессы, вступительных статей и рецензий к её сборникам, посвятил несколько стихотворений...
Его стихи - для меня гениальный ритм о жизни...

***

Сергей Городецкий


...И чуть слышная мысль: ты один,
Ты окончил с собой поединок.

1912

Иероним Босх

Я завещаю правнукам записки,
Где высказана будет без опаски
Вся правда об Иерониме Босхе.
Художник этот в давние года
Не бедствовал, был весел, благодушен,
Хотя и знал, что может быть повешен
На площади, перед любой из башен,
В знак приближенья Страшного суда.

Однажды Босх привел меня в харчевню.
Едва мерцала толстая свеча в ней.
Горластые гуляли палачи в ней,
Бесстыжим похваляясь ремеслом.
Босх подмигнул мне: "Мы явились, дескать,
Не чаркой стукнуть, не служанку тискать,
А на доске грунтованной на плоскость
Всех расселить в засол или на слом".

Он сел в углу, прищурился и начал:
Носы приплюснул, уши увеличил,
Перекалечил каждого и скрючил,
Их низость обозначил навсегда.
А пир в харчевне был меж тем в разгаре.
Мерзавцы, хохоча и балагуря,
Не знали, что сулит им срам и горе
Сей живописи Страшного суда.

Не догадалась дьяволова паства,
Что честное, веселое искусство
Карает воровство, казнит убийство.
Так это дело было начато.
Мы вышли из харчевни рано утром.
Над городом, озлобленным и хитрым,
Шли только тучи, согнанные ветром,
И загибались медленно в ничто.

Проснулись торгаши, монахи, судьи.
На улице калякали соседи.
А чертенята спереди и сзади
Вели себя меж них как Господа.
Так, нагло раскорячась и не прячась,
На смену людям вылезала нечисть
И возвещала горькую им участь,
Сулила близость Страшного суда.

Художник знал, что Страшный суд напишет,
Пред общим разрушеньем не опешит,
Он чувствовал, что время перепашет
Все кладбища и пепелища все.
Он вглядывался в шабаш беспримерный
На черных рынках пошлости всемирной.
Над Рейном, и над Темзой, и над Марной
Он видел смерть во всей ее красе.

Я замечал в сочельник и на пасху,
Как у картин Иеронима Босха
Толпились люди, подходили близко
И в страхе разбегались кто куда,
Сбегались вновь, искали с ближним сходство,
Кричали: "Прочь! Бесстыдство! Святотатство!"
Во избежанье Страшного суда.
1957



Последний

Над роком. Над рокотом траурных маршей.
Над конским затравленным скоком.
Когда ж это было, что призрак монарший
Расстрелян и в землю закопан?

Где черный орел на штандарте летучем
В огнях черноморской эскадры?
Опущен штандарт, и под черную тучу
Наш красный петух будет задран.

Когда гренадеры в мохнатых папахах
Шагали — ты помнишь их ропот?
Ты помнишь, что был он как пороха запах
И как «на краул» пол-Европы?

Ты помнишь ту осень под музыку ливней?
То шли эшелоны к границам.
Та осень! Лишь выдыхи маршей росли в ней
И встали столбом над гранитом.

Под занавес ливней заливистых проседь
Закрыла военный театр.
Лишь стаям вороньим под занавес бросить
Осталось: «Прощай, император!»

Осенние рощи ему салютуют
Свистящими саблями сучьев.
И слышит он, слышит стрельбу холостую
Всех вахту ночную несущих.

То он, идиот, подсудимый, носимый
По серым низинам и взгорьям,
От черной Ходынки до желтой Цусимы,
С молебном, гармоникой, горем...

На пир, на расправу, без права на милость,
В сорвавшийся крутень столетья
Он с мальчиком мчится. А лошадь взмолилась,
Как видно, пора околеть ей.

Зафыркала, искры по слякоти сея,
Храпит ошалевшая лошадь...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Отец, мы доехали? Где мы?— В России.
Мы в землю зарыты, Алеша.
1919

Павел Антокольский

[Окс4]

Поутру умилилась. Невесть как попал к нам снег))
букетик

* * *

Не бледные лампады
Затеплились вдали,
Не огненною пылью
Блеснули хрустали, —
То звёзды загорелись,
Мерцают, и глядят,
И ласков, и тревожен
Сверкающий их взгляд...
Они глядят на землю,
Как я гляжу на них,
И что­-то есть земное,
В их взорах неземных..
И, мнится, надо мною,
В небесной глубине
Трепещет чье-­то сердце
И бьется, как во мне...
И в глубине сердечной,
И в разуме моем —
Такой же блеск и трепет,
Как в небе голубом...
1896
Витольд Розенблюм

[Cabernet]

Невесть как попал к нам снег))
букетик

Какая внезапная зимняя графика!

Откуда к нам пришла зима,
не знаешь ты, никто не знает...


...Песни счастливой зимы
на память себе возьми.
То, что спрятано в них,
не отыщешь в иных.
Здесь, от снега чисты,
воздух секут кусты,
где дрожит средь ветвей
радость жизни твоей.

[Окс4]

...Так берегись холодных чувств,
не то, смотри, застынешь...

Спасибо! Леночка!


* * *

Пускай не все решены задачи
И далеко не закончен бой —
Бывает такое чувство удачи,
Звериности сил, упоенья собой...

Такая стихия сродни загулу,
В каждой кровинке такой магнит,
Что прикажи вот этому стулу:
"Взлететь!" — и он удивленно взлетит.
1959
Илья Сельвинский

[Галlина]

Оксана,
Анна,
Лена,

[ANNI]

***

ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ

ПОЧТОВАЯ СТАНЦИЯ

Остановка в пути. Разомнемся немного.
Меж домов в неизвестность ныряет дорога.
От ухабов и рытвин все тело болит,
И мельканье в глазах, и в ушах стук копыт.

Неожиданно луг, пятна света и тени,
Влажный воздух и запах цветущей сирени,
Тополя и лозняк, бормотанье реки, —
Позабыты и грохот, и пыль, и толчки.

Дышим сеном до одури — свежим, зеленым,
И врастяжку лежим под большим небосклоном,
Жизнь играет — так было и будет всегда...
Но — увы! — нас зовут: "В дилижанс, господа!"

перевод Эльги Линецкой

[ANNI]

***


ЖЕРАР ДЕ НЕРВАЛЬ

АПРЕЛЬ

Дни хороши. Пришла весна.
Лазурь небес уже ясна —
Бросает отблески на стены;
Но нету зелени, хранят
Деревья жёлтый их наряд
И остаются неизменны.

Мне тягостно от этой сини,
Как в дождик видеть на картине
Весны приволье и цветы.
Шумит природа, расцветая,
Как будто нимфа молодая,
Смеясь выходит из воды.

Перевод А. Давыдова

[Окс4]

Анечка! Спасибо!

[Кувшинка_61]

Вход Господень в Иерусалим
глазами поэта Тимура Кибирова
(в крещении -- Тимофей)

 Их-то Господь — вон какой!
 Он-то и впрямь настоящий герой!
 Без страха и трепета в смертный бой
 Ведет за собой правоверных строй!
 И меч полумесяцем над головой,
 И конь его мчит стрелой!
 А наш-то, наш-то — гляди, сынок —
 А наш-то на ослике — цок да цок —
 Навстречу смерти своей.

 А у тех-то Господь — он вон какой!
 Он-то и впрямь дарует покой,
 Дарует-вкушает вечный покой
 Среди свистопляски мирской!
 На страсти-мордасти махнув рукой,
 В позе лотоса он осенен тишиной,
 Осиян пустотой святой.
 А наш-то, наш-то — увы, сынок —
 А наш-то на ослике — цок да цок —
 Навстречу смерти своей.

 А у этих Господь — ого-го какой!
 Он-то и впрямь владыка земной!
 Сей мир, сей век, сей мозг головной
 Давно под его пятой.
 Виссон, багряница, венец златой!
 Вкруг трона его веселой гурьбой
 — Эван эвоэ! — пляшет род людской.
 Быть может, и мы с тобой.
 Но наш-то, наш-то — не плачь, сынок —
 Но наш-то на ослике — цок да цок —
 Навстречу смерти своей.

 На встречу со страшною смертью своей,
 На встречу со смертью твоей и моей!
 Не плачь, она от Него не уйдет,
 Никуда не спрятаться ей!

[redkat]

На встречу со страшною смертью своей,
На встречу со смертью твоей и моей!
Не плачь, она от Него не уйдет,
Никуда не спрятаться ей!

Оленька, Кувшинка, как хорошо! Спасибо!

[Окс4]

* * *

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала — тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти — слепоты куриной
И маков набрав букет —
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь — могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
— И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.
Коктебель, 3 мая 1913
Марина Цветаева



ЕЩЁ НАТЮРМОРТ

Когда по внутреннему коридору
Выходим на второй тюремный двор,
Я затаённым, восхищенным взором
(Соседке же моей то лишь досадный вздор!)
Подстерегаю миг, когда в цветной оправе
Предстанет мне вечерний натюрморт:
Кусок стены, под стать помпейской лаве,
И ветки в инее. Остёр и твёрд,

Суров узор ветвей. Оранжевые тени
Своим крылом касаются зари,
Чьи зелени прохладной отраженья
Отброшены углом стекла. А изнутри
Окно напоено янтарною зарёю
На нотных строках — проволоках птиц
Китайской тушью силуэты... Как открою
Я спутнице, что счастью нет границ?
Вот в этот самый миг немого восхищенья
Небес художник завершает натюр-морт
То птичий табор в райском опереньи
Отчаливает в поднебесный порт.
1939
Анастасия Цветаева

[Елена А]

Оксана, спасибо, что напомнили.
Сегодняшний коллаж - для вас.