Книги, которые стоит прочесть ... или просто почитать

[Favorit]

Давно ожидала эту книгу,прочитала, остаться равнодушной невозможно.
Рекомендую: роман-идиллия
Александр Чудаков "Ложится мгла на старые ступени".
(Лауреат премии "Русский Букер десятилетия")

[Рамонка]

А я подсела на детские детективы. Вот вам и взрослая тётя... Но там увлеклась, что не остановить и не отвлечься.
Например, сейчас читаю книгу Ариадны Борисовой "Записки для моих потомков" о девочке Валентинке, которая проводит летние каникулы у бабушки в деревне и участвует в деревенских приключениях, расследует всякие дела.
Читая, ностальгирую по своему детству. И читать такие книги гораздо приятнее, чем любовные романы или взрослые детективы, которые я некогда любила читать.

[oksanika]

Не совсем по теме, околокнижных тем здесь немного, напишу сюда. Искала ребёнку раскраску, наткнулась на такую http://www.labirint.ru/books/518694/, не то чтобы обязательно к прочтению , рисунков всего 5, но с ребёнком можно позаниматься, мне самой захотелось попробовать, можно разные колориты придумывать, тем более натуры хоть отбавляй интересная серия "Народные узоры", изд-во Стрекоза http://www.labirint.ru/series/34960/ и серия "Раскраска. Народное творчество" http://www.labirint.ru/series/34070/ (ссылки не партнёрские)

[oksanika]

Ехала с работы по МКАД. Возникло острое желание посетить церковь. Накопилось ) Посетила. http://hram-govorovo.ru/?page_id=74 Но сейчас не об этом.
Тоже не книга. Продавался в церковной лавке журнальчик, взгляд зацепился, угадайте почему

(Кликните, чтобы почитать, что спрятано под катом)...

Оглавление

(Кликните, чтобы почитать, что спрятано под катом)...

[Ellena]

oksanika, спасибо за юбку!

[Ванесса]

Всегда с наслаждением читаю Улицкую , последнее прекрасное впечатление от " Лестницы Якова", почти сто лет истории нашей страны через призму одной семьи, а какая чудесная переписка между Яковом и Марусей, удовольствие от прекрасного русского языка, и жалость, что книга уже прочитана

[Аксинья]

Ванесса, я как раз сейчас читаю "Лестницу Якова", обожаю Улицкую. Жаль, книги новые у неё не часто выходят.

[Роща]

О! Спасибо! Не знала,что у неё новая книга вышла.

[MashaL]

Закончила читать "На солнечной стороне улицы" Дины Рубиной.
Очень понравилось.

[BCBG]

Не знаю, куда поместить эту ссылку, но пусть будет здесь:
Русская эмиграция в портретах Аарона Билиса http://e11enai.livejournal.com/35240.html
Прекрасная Марина Цветаева! А Бальмонт - просто французский король )))

[Труня]

BCBG, спасибо за прекрасную ссылку. У Билиса замечательные, совершенно живые портреты. Видишь этих людей глазами того времени. Лёгкий карандаш. Кроме Цветаевой, Шестов ещё очень понравился.

[Ванесса]

Замечательные иллюстрации к сказкам Татьяны Дорониной

[ipsilon1]

Искала ребёнку раскраску, наткнулась на такую http://www.labirint.ru/books/518694/

Мне вот это особенно понравилось: "Платки ткут из полупрозрачной или плотной шерстяной ткани" http://www.labirint.ru/screenshot/goods/518694/7/
Под впечатлением от недавнего визита в магазин писали, не иначе.

Еще рекомендую книгу Е.Левкиевской "Русские праздники", шикарное издание, интересное и для детей, и для взрослых, узнала много нового.
http://www.labirint.ru/books/522449/

[Oreshka]

Люди, читайте Чехова! Сейчас езжу в машине и слушаю его рассказы - там все, все про нас!

[Роща]

Люди, читайте Чехова! Сейчас езжу в машине и слушаю его рассказы - там все, все про нас!

Михаил Бару о Чехове:

    (Кликните, чтобы почитать, что спрятано под катом)...

И в девятьсот четвертом году он не умер в Баденвейлере, куда потащила его Книппер, а остался в Крыму и мало-помалу стал поправляться. В семнадцатом ему было бы пятьдесят семь. 
    Во-первых, все это революционное безобразие могло бы его застать в Ницце. Уехал бы летом семнадцатого в Берлин проконсультироваться с тамошними врачами, а потом заехал бы в Ниццу поговорить с каким-нибудь Бальмонтом. Или не поговорить, а просто встретиться на прогулке, приподнять панаму, раскланяться и пройти мимо. Остался бы там. Потом Горький, после того, как его самого уговорили вернуться, стал бы Чехова уговаривать присоединиться к нему и поехать в Москву. Сказал бы, что вдвоем веселее ехать, заняли бы все купе, взяли бы дюжину бутылок кьянти, купили бы на какой-нибудь станции у местных рыбаков ведро свежевыловленных устриц и за разговорами не заметили бы, как пересекли границу. Ну, а в Москве обещал бы отвести комнатку или даже две в своем особняке Рябушинского. Деликатный Чехов аккуратно отвечал бы на письма Горького, но, в конце концов, сказал бы ему, что устриц не любит и вообще к ним нужно брать не красное кьянти, а белое, которое ему врачи пить запретили и поэтому он никуда ехать не может.Collapse
    Во-вторых, он мог бы уплыть из Крыма в Константинополь вместе с остатками войск Врангеля. Вместе с Буниным. Его, конечно, уговаривал бы Волошин остаться, но Бунину Чехов доверял больше. Про свои «Окаянные дни» он… писать бы не стал, но бунинскую книжку прочел бы внимательно, с карандашом в руках не оставив, впрочем, на полях никаких пометок, кроме горького сожаления. 
    В-третьих, ему могли стремительно наступавшие большевики просто не дать уехать. Заперли бы его в ялтинском доме, выдавали бы продуктовый паек, дрова, керосин и вскрывали бы все его письма. Так он и прожил бы там до конца тридцатых. Рядом только сестра и садовник в чине лейтенанта НКВД. Между тем, в Мелихово устроили бы помпезный музей. Заказали бы Манизеру или Шадру грузный чугунный памятник с барельефами по постаменту. Там были бы и унтер Пришибеев, и толстый с тонким, и Ванька Жуков, и Каштанка, и даже крыжовник, ягоды которого пустили бы периметру сцен из чеховских рассказов. Принимали бы возле памятника детей в пионеры или писателей в члены союза. Большевики довольно быстро поняли бы, что с Чеховым каши не сваришь. В творческие командировки на стройки социализма вместе с другими… Нет, об этом даже и думать не приходилось бы. Просили бы лишь о малом – буквально два или три письма Бунину, чтобы Ивана Алексеевича урезонить, но и тут у них ничего не вышло бы. Так он и жил бы. Его рассказы были бы в школьных хрестоматиях, его именем называли бы улиц, а сам он ходил бы из угла в угол по своему саду, а когда шел дождь, сидел бы в кабинете и смотрел бы на пейзаж со стогами сена, который написал ему Левитан. От Нобелевской премии он не отказался бы. Просто за него написали бы телеграмму, что болен и не может приехать, да и не нужна ему эта премия, поскольку советское правительство его всем обеспечивает, но раз уж нужно взять, то так и быть он возьмет и отдаст на строительство Беломорканала. Довольно скоро, после этого умер бы. Неизвестно от чего. Лет через тридцать Галич именно про него написал бы свою песню, а про Пастернака сочинил бы другую, ничуть не хуже.
    Лучше, конечно, если, во-вторых. Пожил бы немного в Париже, утомился бы эмигрантскими склоками и выяснениями кто за кем стоит в литературной табели о рангах, купил бы билет на пароход и уплыл бы на нем в южные моря. Сначала на Цейлон, о смуглокожих и кареглазых девушках которого у него сохранились самые лучшие воспоминания, а потом и еще дальше, куда-нибудь в направлении Полинезии. Жил бы там, как Гоген. От постоянного употребления кокосового молока у него прошли бы остатки туберкулеза. Лечил бы местных курчавых детишек, а Нобелевскую премию истратил бы на постройку больницы для туземцев. И стал бы в ней главврачом. Уговаривать вернуться к нему на остров прислали ли бы Толстого. Тот приехал бы в бобровой шубе, вымотанный страшной качкой, весь зеленый, в холодном поту, который поминутно утирал бы с лысины и жирного лица большим фуляровым платком. Во время уговоров Толстой то и дело выходил бы из бунгало тошнить, а дочерна загорелый и поджарый Чехов смотрел бы на него с состраданием. На обратную дорогу дал бы Толстому связку бананов и трехлитровую бутыль кокосового молока с ромом, но тому бы не понадобилось. Из-за страшной качки его тошнило бы всю дорогу и даже в купе транссибирского экспресса, на котором он возвращался бы из Владивостока в Москву. 
    К Чехову на остров приезжал бы погостить Бунин. Иногда втроем, а иногда и один, чтобы поговорить наговориться всласть о литературе. Они сидели бы под навесом в плетеных креслах-качалках, смотрели бы на океан, а вокруг бегали, визжали, кувыркались, хохотали и сходили бы с ума многочисленные чеховские дети. Чехов грозил бы им пальцем, что-то строго говорил бы им по-полинезийски, но они и не думали бы его слушать. Иван Алексеевич потягивал бы через соломинку чай со льдом и кубинским ромом и спрашивал бы с деланным равнодушием у Антона Павловича о том, как ему нравится Набоков. Деликатный Чехов теребил бы бородку, протирал пенсне, но… все же отвечал бы, что нравится и очень. К ужасу Бунина он даже процитировал бы по памяти строчку из «Дара». Ту, где Набоков пишет о свежей нежной тишине с крошечным отверстием для пения жаворонка. Еще и усугубил бы тем, что сказал бы вот так, мол, и сам бы он хотел писать о природе.
    Время от времени Чехов наезжал бы к своему племяннику, жившему в Голливуде. Вивьен Ли была бы от него без ума и умоляла бы для нее написать цыганский романс. Для нее он написал бы сценарий для фильма по рассказу «Ведьма». Молодого почтальона должен был бы играть Кэрри Грант и уже начались первые пробы, но тут… Чехова к Вивьен Ли приревновала бы Хеди Ламарр и началось такое, что Антону Павловичу срочно пришлось бы уезжать на свой полинезийский остров. Хорошо еще, что ни одна, ни вторая не знали, как называется чеховский остров, а не то бы ему и там… 
    Между тем в России, Чехова не издавали бы и пьес его не ставили. Впрочем, ставили бы все же в МХТ уже до позеленения обронзовевшем и академическом. По сцене метался бы Астров в потрепанной красноармейской шинели и размахивал бы картой леса перед Еленой Андреевной, которую, понятное дело, играла бы Книппер, променявшая Чехова на Немировича-Данченко. Астров говорил бы о лесах, из которых понастроят дач для рабочих и крестьян … Время от времени, актеры на свой страх и риск устраивали бы квартирники, где читали бы рассказы Чехова и ставили бы сцены из его пьес. По Москве ходили бы слухи о том, как уморительно смешно Раневская и Тенин читают «Драму», но снимать этого на кинопленку, конечно, никто не стал бы, чтобы не подвести под монастырь актеров. 
    В-четвертых, Чехов мог бы просто затеряться в этой адской круговерти двадцатых. Просто ушел бы, куда глаза глядят. К примеру, на Сахалин. В конце концов, он был врач. Лечил бы по деревням мужиков, баб и детишек, а они бы его за это кормили, обували и одевали. Так потихоньку и добрел бы в какую-нибудь глухомань. В какой-нибудь засиженный мухами уездный городишко. Устроился бы в местную больницу или в детский дом. Лечил бы детишек. Выводил бы им цыпки на руках. Они бы любили его и не слушались, а он бы огорчался, что им не нравится рыбий жир и мытье рук перед едой. Писал бы в местную газету «Путь Ильича» заметки о важности прививок и о том, как при помощи керосина выводить вшей. Жил бы замкнуто и почти ни с кем, кроме детей, не дружил бы. После войны какой-то ушлый корреспондент «Огонька»… Впрочем, к тому времени Чехова уже не стало бы и корреспондент нашел бы только его могилу на заброшенном кладбище, которую показали бы ему давно выросшие детдомовские дети. Кто-то из них обмолвился бы о том, что был у покойного дневник, но как ни искали его… 
    А на полинезийский остров возили бы экскурсии. Из бунгало устроили бы музей, а в музее поставили бы витрину и под ее стеклом положили бы чеховское пенсне. Рядом стояла бы вешалка, на крючках которой висело бы две соломенных шляпы – чеховская и бунинская. Из-за очень влажного и жаркого климата и вешалку и шляпы пришлось бы менять два раза в год. Приезжали бы богатые русские туристы, примеряли бы, пока отвернется экскурсовод, шляпы, фотографировали бы себя в этих шляпах, покупали бы в местной сувенирной лавке пенсне с шелковой ленточкой, на которой красиво было бы написано «Антоша Чехонте» и, выпив в местном баре «Человек без селезенки», ледяного чаю с ромом, шли бы проветриться на вершину зеленого холма и постоять рядом с камнем, под которым был бы похоронен…

http://synthesizer.livejournal.com/1568141.html