Любимые стихи

[Розмари]

Асадов Э.А.

И вот на пороге ты!

Осип Мандельштам

В морозном воздухе растаял легкий дым,
И я, печальною свободою томим,
Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,
Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне


По снежной улице, в вечерний этот час
Собачий слышен лай и запад не погас,
И попадаются прохожие навстречу.
Не говори со мной! Что я тебе отвечу?

1909

[Окс4]

Осип Мандельштам
Не говори со мной! Что я тебе отвечу?
1909

Юрий Левитанский

Часы

Большие мои часы.
И маленькие часы.
Две стрелки моих часов —
как две на лугу косы.
По кругу они идут.
Под корень траву секут.
Секут стебельки секунд.
Травинки моих минут.
Не косы — а два меча,
нацеленных на меня.
Вернее — два палача,
преследующие меня.
Как пики у них усы.
В различные лишь часы
опущены их усы
и вздернуты их усы.
Повсюду они торчат.
Повсюду часы стучат.
Ворчат на меня. Кричат.
За что на меня кричат?
Издевка у них в глазах.
Ухмылка у них в усах.
— Смотри, — говорят, — смотри!
А что на твоих часах? —
И некуда мне бежать.
Весь век я у них в плену.
— Ты спишь? — говорят. —
Так-так!
— Встаешь, — говорят. —
Ну-ну!

Земное небо, 1963

[Розмари]

Юрий Левитанский
Часы

...Издевка у них в глазах.

Николай Некрасов

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.


Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?


Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?


Идет — по деревьям шагает,
Трещит по замерзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде...

[Розмари]

Лариса Миллер

Картина рисована примитивистом:
Узор черно-белый на фоне лучистом.
На фоне лучистом простейший узор:
Две снежные ветки, меж ними зазор.
По белому черным написано ясно,
Что мир изначально устроен прекрасно.
Прекрасно и просто, совсем без затей
Из темных деревьев и светлых путей.

1985 г.

[Окс4]

Лариса Миллер

Картина рисована примитивистом...
1985 г.

Юрий Левитанский
Письмо
Пускай она поплачет...

Что делать мне, ума не приложу.
Давайте я вас лучше провожу.

Вы, с вашим недоверьем к чудесам,
живите здесь, а я уеду сам.

Уеду сам. Я взял уже билет.
Я напишу вам через двести лет.

Вас удивит ребячливость письма,
короткого и вздорного весьма.

Я напишу вам что-нибудь про то,
что снова носят длинные пальто,

что вот уже в теченье двух недель
у нас не прекращается метель,

что я курю и, в сущности, пока
не думаю о вреде табака...

От этого бессвязного листка
охватит вас внезапная тоска.

И старый пес, ложась у ваших ног,
вздохнет о том, что тоже одинок.

И будет думать добродушный пес,
как отгадать причину ваших слез.

Земное небо, 1963

[Розмари]

Юрий Левитанский
Письмо

...Я взял уже билет.
Я напишу вам через двести лет.

С.Я. Маршак

Почта

...Письмо само
Никуда не пойдёт,
Но в ящик его опусти -
Оно пробежит,
Пролетит,
Проплывёт
Тысячи вёрст пути.

Нетрудно письму
Увидеть свет:
Ему не нужен билет.
На медные деньги
Объедет мир
Заклеенный
Пассажир.

В дороге оно
Не пьёт и не ест
И только одно
Говорит:
- Срочное.
Англия. Лондон.
Вест, 14, Бобкин-стрит.

Бежит, подбрасывая груз,
За автобусом автобус.
Качаются на крыше
Плакаты и афиши.
Кондуктор с лесенки кричит:
- Конец маршрута. Бобкин-стрит!

По Бобкин-стрит, по Бобкин-стрит
Шагает быстро мистер Смит
В почтовой синей кепке,
А сам он вроде щепки.

Идёт в четырнадцатый дом,
Стучит висячим молотком
И говорит сурово:
- Для мистера Житкова.
Швейцар глядит из-под очков
На имя и фамилию
И говорит: - Борис Житков
Отправился в Бразилию.

Пароход отойдет
Через две минуты.
Чемоданами народ
Занял все каюты.

Но в одну из кают
Чемоданов не несут.
Там поедет вот что:
Почтальон и почта.

Под пальмами Бразилии,
От зноя утомлён,
Бредёт седой Базилио,
Бразильский почтальон.

В руке он держит странное,
Измятое письмо.
На марке - иностранное
Почтовое клеймо.

И надпись над фамилией
О том, что адресат
Уехал из Бразилии
Обратно в Ленинград...

[Розмари]

Игорь Северянин

Дым льда

Под ветром лед ручья дымится,
Несутся дымы по полям.
Запорошенная девица
Дает разгон своим конькам.
Она несется по извивам
Дымящегося хрусталя,
То припадая к белым гривам,
То в легком танце воскрыля.
На белом белая белеет —
Вся вихрь, вся воздух, вся полет.
А лед все тлеет, тлеет, тлеет, —
Как будто вспыхнет этот лед!

[Окс4]

С.Я. Маршак
Почта
Кондуктор с лесенки кричит:
- Конец маршрута. Бобкин-стрит!

Юрий Левитанский
Это Осип Эмильич шепнул мне во сне... (Из сегодняшнего)

Это Осип Эмильич шепнул мне во сне,
а услышалось — глас наяву.
— Я трамвайная вишенка, — он мне сказал,
прозревая воочью иные миры, —
я трамвайная вишенка страшной поры
и не знаю, зачем я живу.

Это Осип Эмильич шепнул мне во сне,
но слова эти так и остались во мне,
будто я, будто я, а не он,
будто сам я сказал о себе и о нем —
мы трамвайные вишенки страшных времен
и не знаем, зачем мы живем.

Гумилевский трамвай шел над темной рекой,
заблудившийся в красном дыму,
и Цветаева белой прозрачной рукой
вслед прощально махнула ему.

И Ахматова вдоль царскосельских колонн
проплыла, повторяя, как древний канон,
на высоком наречье своем:
— Мы трамвайные вишенки страшных времен.
Мы не знаем, зачем мы живем.

О российская муза, наш гордый Парнас,
тень решеток тюремных издревле на вас
и на каждой нелживой строке.
А трамвайные вишенки русских стихов,
как бубенчики в поле под свист ямщиков,
посреди бесконечных российских снегов
все звенят и звенят вдалеке.

Не вошедшие в сборники

[Розмари]

Лариса Миллер

Дети, дети, наши дети,
Руки – тоненькие плети,
Шейка – слабый стебелек,
Путь ваш длинен и далек.
Уберечь бы вас, да как,
От обид и передряг.
Лето, осень. День да ночь, –
Улетите гордо прочь
В неизвестность, в темноту,
Напевая на лету.

1970 г.

[Розмари]

Лариса Миллер

Дитя лежит в своей коляске.
Ему не вырасти без ласки,
Без млечной тоненькой струи.
О Господи, дела твои.


Тугое новенькое тельце
Младенца, странника, пришельца,
Который смотрит в облака,
На землю не ступив пока.

2006 г.

[Розмари]

Юрий Левитанский
...А трамвайные вишенки русских стихов,
как бубенчики в поле под свист ямщиков,
посреди бесконечных российских снегов
все звенят и звенят вдалеке.

Евгений Евтушенко

Нас в набитых трамваях болтает,
Нас мотает одна маета,
Нас метро то и дело глотает,
Выпуская из дымного рта.


В светлых улицах, в белом порханьи,
Люди, ходим мы рядом с людьми,
Перепутаны наши дыханья,
Перемешаны наши следы...


По Садовым, Лебяжьим и Трубным,
Каждый вроде отдельным путем,
Мы, не узнанные друг другом,
Задевая друг друга, идем,
Задевая друг друга, идем.

[Розмари]

Георгий Иванов

***
Отражая волны голубого света,
В направленьи Ниццы пробежал трамвай.
Задавай вопросы. Не проси ответа.
Лучше и вопросов, друг, не задавай.

Улыбайся морю. Наслаждайся югом.
Помни, что в России — ночь и холода,
Помни, что тебя я называю другом,
Зная, что не встречу нигде и никогда...

Опубл. 1951 г.

[Окс4]

Георгий Иванов

***

Зная, что не встречу нигде и никогда...

Опубл. 1951 г.

Юрий Левитанский
Попытка утешенья

Все непреложней с годами, все чаще и чаще,
я начинаю испытывать странное чувство,
словно я заново эти листаю страницы,
словно однажды уже я читал эту книгу.

Мне начинает все чаще с годами казаться —
и все решительней крепнет во мне убежденье —
этих листов пожелтевших руками касаться
мне, несомненно, однажды уже приходилось.

Я говорю вам — послушайте, о, не печальтесь,
о, не скорбите безмерно о вашей потере —
ибо я помню,
что где-то на пятой странице
вы все равно успокоитесь и обретете.

Я говорю вам — не следует так убиваться,
о, погодите, увидите, все обойдется –
ибо я помню,
что где-то страниц через десять
вы напеваете некий мотивчик веселый.

Я говорю вам — не надо заламывать руки,
хоть вам и кажется небо сегодня с овчину —
ибо я помню,
что где-то на сотой странице
вы улыбаетесь, как ничего не бывало.

Я говорю вам — я в этом могу поручиться,
я говорю вам — ручаюсь моей головою,
ибо, воистину, ведаю все, что случится
следом за тою и следом за этой главою.

Я и себе говорю — ничего, не печалься.
Я и себя утешаю — не плачь, обойдется.
Я и себе повторяю —
ведь все это было,
было, бывало, а вот обошлось, миновало.

Я говорю себе — будут и горше страницы,
будут горчайшие, будут последние строки,
чтобы печалиться, чтобы заламывать руки, —
да ведь и это всего до страницы такой-то.

День такой-то, 1976

[Розмари]

Юрий Левитанский
Попытка утешенья

Георгий Адамович

Еще переменится все в этой жизни — о, да!
Еще успокоимся мы, о былом забывая.
Бывают минуты предчувствий. Не знаешь когда.
На улице, дома, в гостях, на площадке трамвая.
Как будто какое-то солнце над нами встает,
Как будто над нами последнее облако тает,
И где-то за далью почти уж раскрытых ворот
Один только снег бесконечный и белый сияет.

[Окс4]

Георгий Адамович

Бывают минуты предчувствий. Не знаешь когда.

* * *
Близ мест, где царствует Венеция златая,
Один, ночной гребец, гондолой управляя,
При свете Весперa1 по взморию плывет,
Ринальда, Годфреда, Эрминию2 поет
Он любит песнь свою, поет он для забавы,
Без дальных умыслов; не ведает ни славы,
Ни страха, ни надежд, и, тихой музы полн,
Умеет услаждать свой путь над бездной волн.
На море жизненном, где бури так жестоко
Преследуют во мгле мой парус одинокий,

Как он, без отзыва утешно я пою
И тайные стихи обдумывать люблю.

Андре Шенье
Перевод Александра Пушкина

1 Vesper (Веспер) — вечерняя звезда (Венера).
2 Renaud, Tancrede, Herminie — (Рено, Танкред, Эрминия) — герои «Освобождённого Иерусалима» Торквато Тассо (1544–1595), октавы которого пели венецианские гондольеры XVIII века.
3 Aquilon — древнеримское божество, олицетворяющее северо-восточный ветер.