Любимые стихи

[Окс4]

Склоняясь ниц, овеян ночи синью,
Доверчиво ищу губами я
Сосцы твои, натертые полынью,
О, мать-земля!
Я не просил иной судьбы у неба,
Чем путь певца: бродить среди людей
И растирать в руках колосья хлеба
Чужих полей.
Мне не отказано ни в заблужденьях,
Ни в слабости, и много раз
Я угасал в тоске и в наслажденьях,
Но не погас.
Судьба дала мне в жизни слишком много;
Я ж расточал, что было мне дано:
Я только гроб, в котором тело Бога
Погребено.
Добра и зла не зная верных граней,
Бескрылая изнемогла мечта…
Вином тоски и хлебом испытаний
Душа сыта.
Благодарю за неотступность боли
Путеводительной: я в ней сгорю.
За горечь трав земных, за едкость соли
Благодарю.
М. А. Волошин

[Розмари]

Любимое у Волошина

Как некий юноша, в скитаньях без возврата
Иду из края в край и от костра к костру…
Я в каждой девушке предчувствую сестру
И между юношей ищу напрасно брата...

Максимилиан Волошин

Corona Astralis

Елизавете Ивановне Дмитриевой

В мирах любви — неверные кометы —
Закрыт нам путь проверенных орбит!
Явь наших снов земля не истребит, —
Полночных солнц к себе нас манят светы.

Ах, не крещён в глубоких водах Леты
Наш горький дух, и память нас томит.
В нас тлеет боль внежизненных обид —
Изгнанники, скитальцы и поэты!

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, —
Тому, кто жив и брошен в тёмный склеп,
Кому земля — священный край изгнанья,

Кто видит сны и помнит имена, —
Тому в любви не радость встреч дана,
А тёмные восторги расставанья!

Венок сонетов

1

В мирах любви неверные кометы,
Сквозь горних сфер мерцающий стожар —
Клубы огня, мятущийся пожар,
Вселенских бурь блуждающие светы, —

Мы вдаль несём… Пусть тёмные планеты
В нас видят меч грозящих миру кар, —
Мы правим путь свой к солнцу, как Икар,
Плащом ветров и пламени одеты.

Но, странные, — его коснувшись, прочь
Стремим свой бег: от солнца снова в ночь —
Вдаль, по путям парабол безвозвратных…

Слепой мятеж наш дерзкий дух стремит
В багровой тьме закатов незакатных…
Закрыт нам путь проверенных орбит!

2

Закрыт нам путь проверенных орбит,
Нарушен лад молитвенного строя…
Земным богам земные храмы строя,
Нас жрец земли земле не причастит.

Безумьем снов скитальный дух повит.
Как пчёлы мы, отставшие от роя!..
Мы беглецы, и сзади наша Троя,
И зарево наш парус багрянит.

Дыханьем бурь таинственно влекомы,
По свиткам троп, по росстаням дорог
Стремимся мы. Суров наш путь и строг.

И пусть кругом грохочут глухо громы,
Пусть веет вихрь сомнений и обид, —
Явь наших снов земля не истребит!

3

Явь наших снов земля не истребит:
В парче лучей истают тихо зори,
Журчанье утр сольётся в дневном хоре,
Ущербный серп истлеет и сгорит,

Седая зыбь в алмазы раздробит
Снопы лучей, рассыпанные в море,
Но тех ночей — разверстых на Фаворе —
Блеск близких солнц в душе не победит.

Нас не слепят полдневные экстазы
Земных пустынь, ни жидкие топазы,
Ни токи смол, ни золото лучей.

Мы шёлком лун, как ризами, одеты,
Нам ведом день немеркнущих ночей, —
Полночных солнц к себе нас манят светы.

4

Полночных солнц к себе нас манят светы…
В колодцах труб пытливый тонет взгляд.
Алмазный бег вселенные стремят:
Системы звёзд, туманности, планеты,

От Альфы Пса до Веги и от Бэты
Медведицы до трепетных Плеяд —
Они простор небесный бороздят,
Творя во тьме свершенья и обеты.

О, пыль миров! О, рой священных пчёл!
Я исследил, измерил, взвесил, счёл, —
Дал имена, составил карты, сметы…

Но ужас звёзд от знанья не потух.
Мы помним всё: наш древний, тёмный дух,
Ах, не крещен в глубоких водах Леты!

5

Ах, не крещен в глубоких водах Леты
Наш звёздный дух забвением ночей!
Он не испил от Орковых ключей,
Он не принёс подземные обеты.

Не замкнут круг. Заклятья недопеты…
Когда для всех сапфирами лучей
Сияет день, журчит в полях ручей, —
Для нас во мгле слепые бродят светы,

Шуршит тростник, мерцает тьма болот,
Напрасный ветр свивает и несёт
Осенний рой теней Персефонеи,

Печальный взор вперяет в ночь Пелид…
Но он ещё тоскливей и грустнее,
Наш горький дух… И память нас томит.

6

Наш горький дух… (И память нас томит…)
Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,
В нём навий яд, могильные отравы.
В нём время спит, как в недрах пирамид.

Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит
Не создадут незыблемей оправы
Для роковой, пролитой в вечность лавы,
Что в нас свой ток невидимо струит.

Гробницы Солнц! Миров погибших Урна!
И труп Луны, и мёртвый лик Сатурна —
Запомнит мозг и сердце затаит:

В крушеньях звёзд рождалась мысль и крепла,
Но дух устал от свеянного пепла, —
В нас тлеет боль внежизненных обид!

7

В нас тлеет боль внежизненных обид.
Томит печаль, и глухо точит пламя,
И всех скорбей развёрнутое знамя
В ветрах тоски уныло шелестит.

Но пусть огонь и жалит и язвит
Певучий дух, задушенный телами, —
Лаокоон, опутанный узлами
Горючих змей, напрягся… и молчит.

И никогда ни счастье этой боли,
Ни гордость уз, ни радости неволи,
Ни наш экстаз безвыходной тюрьмы

Не отдадим за все забвенья Леты!
Грааль скорбей несём по миру мы —
Изгнанники, скитальцы и поэты!

8

Изгнанники, скитальцы и поэты, —
Кто жаждал быть, но стать ничем не смог…
У птиц — гнездо, у зверя — тёмный лог,
А посох — нам и нищенства заветы.

Долг не свершён, не сдержаны обеты,
Не пройден путь, и жребий нас обрёк
Мечтам всех троп, сомненьям всех дорог…
Расплёскан мёд и песни недопеты.

О, в срывах воль найти, познать себя
И, горький стыд смиренно возлюбя,
Припасть к земле, искать в пустыне воду,

К чужим шатрам идти просить свой хлеб,
Подобным стать бродячему рапсоду —
Тому, кто зряч, но светом дня ослеп.

9

Тому, кто зряч, но светом дня ослеп, —
Смысл голосов, звук слов, событий звенья,
И запах тел, и шорохи растенья, —
Весь тайный строй сплетений, швов и скреп

Раскрыт во тьме. Податель света — Феб
Даёт слепцам глубинные прозренья.
Скрыт в яслях Бог. Пещера заточенья
Превращена в Рождественский Вертеп.

Праматерь ночь, лелея в тёмном чреве
Скупым Отцом ей возвращённый плод,
Свои дары избраннику несёт —

Тому, кто в тьму был Солнцем ввергнут в гневе,
Кто стал слепым игралищем судеб,
Тому, кто жив и брошен в тёмный склеп.

10

Тому, кто жив и брошен в тёмный склеп,
Видны края расписанной гробницы:
И Солнца чёлн, богов подземных лица,
И строй земли: в полях маис и хлеб,

Быки идут, жнёт серп, бьёт колос цеп,
В реке плоты, спит зверь, вьют гнёзда птицы,
Так видит он из складок плащаницы
И смену дней, и ход людских судеб.

Без радости, без слёз, без сожаленья
Следить людей напрасные волненья,
Без тёмных дум, без мысли «почему?»,

Вне бытия, вне воли, вне желанья,
Вкусив покой, неведомый тому,
Кому земля — священный край изгнанья.

11

Кому земля — священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит,
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.

В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья.

И бродит он в пыли земных дорог —
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.

Он тот, кому погибель не дана,
Кто, встретив смерть, в смущеньи клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.

12

Кто видит сны и помнит имена,
Кто слышит трав прерывистые речи,
Кому ясны идущих дней предтечи,
Кому поёт влюбленная волна;

Тот, чья душа землёй убелена,
Кто бремя дум, как плащ, приял на плечи,
Кто возжигал мистические свечи,
Кого влекла Изиды пелена,

Кто не пошёл искать земной услады
Ни в плясках жриц, ни в оргиях менад,
Кто в чашу нег не выжал виноград,

Кто, как Орфей, нарушив все преграды,
Всё ж не извёл родную тень со дна, —
Тому в любви не радость встреч дана.

13

Тому в любви не радость встреч дана,
Кто в страсти ждал не сладкого забвенья,
Кто в ласках тел не ведал утоленья,
Кто не испил смертельного вина.

Страшится он принять на рамена
Ярмо надежд и тяжкий груз свершенья,
Не хочет уз и рвёт живые звенья,
Которыми связует нас Луна.

Своей тоски — навеки одинокой,
Как зыбь морей пустынной и широкой, —
Он не отдаст. Кто оцет жаждал — тот

И в самый миг последнего страданья
Не мирный путь блаженства изберёт,
А тёмные восторги расставанья.

14

А тёмные восторги расставанья,
А пепел грёз и боль свиданий — нам.
Нам не ступать по синим лунным льнам,
Нам не хранить стыдливого молчанья.

Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.

Со всех сторон из мглы глядят на нас
Зрачки чужих, всегда враждебных глаз,
Ни светом звёзд, ни солнцем не согреты,

Стремя свой путь в пространствах вечной тьмы,
В себе несём своё изгнанье мы —
В мирах любви неверные кометы!

1909 г.

[Розмари]

Максимилиан Волошин

Взятие Бастилии


Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.

В ушах звенит призыв Камиля Демулена.

Народный гнев растет, взметаясь ввысь, как пена.

Стреляют. Бьют в набат. В дыму сверкает сталь.



Бастилия взята. Предместья торжествуют.

На пиках головы Бертье и де Лоней.

И победители, расчистив от камней

Площадку, ставят столб и надпись: «Здесь танцуют».



Король охотился с утра в лесах Марли.

Борзые подняли оленя. Но пришли

Известья, что мятеж в Париже. Помешали...



Сорвали даром лов. К чему? Из-за чего?

Не в духе лег. Не спал. И записал в журнале:

«Четыр-надца-того и-юля. Ни-чего».



12 декабря 1917

[Oreshka]

Вот иду я в шубе,
А под шубой – кофта,
А под кофтой – майка,
А под майкой – сердце.
А у сердца слышно,
Как стучат колеса,
И оно, как поезд
Пассажирский, мчится.
И в его вагонах
Нараспашку окна,
Нараспашку двери,
Нараспашку люди.
А у них, конечно,
В чемоданах море,
Корабли и чайки,
Облака и песни.
Потому что в сердце
Им тепло под майкой,
Им тепло под кофтой
Им тепло под шубой.

Галина Дядина

[Окс4]

...И в его вагонах
Нараспашку окна,
Нараспашку двери,
Нараспашку люди...


Галина Дядина

Мне говорили - это расплата,
Это приходит ко всем,
Это - за что-то, что было когда-то,
Это - за то, в чем была виновата,
И утешали: это расплата,
Это не насовсем.
Екатерина Горбовская

[Окс4]

Максимилиан Волошин

Взятие Бастилии


Бурлит Сент-Антуан. Шумит Пале-Рояль.

12 декабря 1917

Утренний выход

Ловкая, как балерина,
по ступенькам сбегала Аннина,
тоненькая, молодая,
и, в темноте оставляя
легкое облачко пудры,
выходила навстречу утру.

По улице шла — улыбалась,
и тень перед ней расступалась:
было еще очень рано
(чуть свет поднималась Анна).

Вся улица Амедео,
услышав ее, просыпалась.
Нежный затылок детский,
родинку над губою,
пояс, стянутый туго,
поступь ее вся округа
знала — само собою,
когда она приближалась,
к жизни все пробуждалось.

Тень перед ней редела.
Шла работница-королева,
лицо покоем дышало
(а сердце чего-то ждало),
и все закоулки квартала
дробь каблучков облетала.

Джорджо Капрони
Перевод Евг. Солоновича

[Розмари]

Татьяна Артемьева

Острова в океане

Посреди равнины океана,
Где гуляет вольный синий ветер,
И бакланов крик плывёт гортанный,
А в ночи так ярко звёзды светят,
Из воды торчит скалистый остров –
Голова подводного вулкана.
Плещут волны, разбиваясь грозно,
О чело уснувшего титана.
Проплывают годы и столетья,
И проходят мимо капитаны
Курсом, что давно уже наметил
Кто-то на рулоне портолана.
Ни одна нога там не ступала.
Остров так суров и неприступен:
Сложен не из мягкого коралла,
А из лав, базальтов, да из туфов.
Но внутри там спрятана лагуна
Голубая, пляж из хризолитов… -
Мир прекрасный и как сказка юный,
Так никем ни разу не открытый.

[Розмари]

Геннадий Шпаликов

Острова в океане

Я от вас отставал, острова,
И негаданно, и нечаянно, —
Не летела туда голова —
Надоевшая и печальная.
А летела она через мост,
В переулки, печали и улицы, —
Где не горе вставало в рост,
Не сутулясь и не сутуляся.
Там летела, без дела, листва,
Дом стоял, от беды перегруженный,
Я на улице этой привстал,
Слава Богу, тобой разбуженный.

Октябрь 1974

[Розмари]

Геннадий Шпаликов


Я шагаю по Москве,
Как шагают по доске.
Что такое — сквер направо
И налево тоже сквер.

Здесь когда-то Пушкин жил,
Пушкин с Вяземским дружил,
Горевал, лежал в постели,
Говорил, что он простыл.

Кто он, я не знаю — кто,
А скорей всего никто,
У подъезда, на скамейке
Человек сидит в пальто.

Человек он пожилой,
На Арбате дом жилой, -
В доме летняя еда,
А на улице — среда
Переходит в понедельник
Безо всякого труда.

Голова моя пуста,
Как пустынные места,
Я куда-то улетаю
Словно дерево с листа.

[Розмари]

Геннадий Шпаликов


Ударил ты меня крылом,
Я не обижусь — поделом,
Я улыбнусь и промолчу,
Я обижаться не хочу.
А ты ушел, надел пальто,
Но только то пальто — не то.
В моем пальто под белый снег
Ушел хороший человек.
В окно смотрю, как он идет,
А под ногами — талый лед.
А он дойдет, не упадет,
А он такой — не пропадёт.

[ЛенаС]

Солнце бьёт из всех расщелин,
Прерывая грустный рассказ
О том, что в середине недели
Вдруг приходит тоска.

Распускаешь невольно нюни,
Настроение нечем крыть,
Очень понятны строчки Бунина,
Что в этом случае нужно пить.

Но насчёт водки, поймите,
Я совершеннейший нелюбитель.

Ещё, как на горе, весенние месяцы,
В крови обязательное брожение.
А что если взять и… повеситься,
Так, под настроение.

Или, вспомнив девчонку в столице,
Весёлые искры глаз
Согласно весне и апрелю влюбиться
В неё второй раз?

Плохо одному в зимнюю стужу,
До омерзения скучно в расплавленный зной,
Но, оказалось, гораздо хуже
Бывает тоска весной.

Геннадий Шпаликов

[Окс4]

Прерывая грустный рассказ


Геннадий Шпаликов

Бей! бей! барабан!-труби! труба! труби!
В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.
В церковь-гоните молящихся!
В школу — долой школяров, нечего им корпеть учебниками,
Прочь от жены, новобрачный, не время тебе тешиться с женой,
И пусть пахарь забудет о мирном труде, не время пахать и собирать урожай,
Так бешено бьет барабан, так громко кричит труба!

Бей! бей! барабан!-труби! труба! труби!
Над грохотом юрода, над громыханьем колес.
Кто там готовит постели для идущих ко сну? не спать никому в тех постелях,
Не торговать, торгаши, долой маклеров и барышников, не пора ли им наконец перестать?
Как? болтуны продолжают свою болтовню, и певец собирается петь?
И встает адвокат на суде, чтобы изложить свое дело?
Греми же, барабанная дробь, кричи, надрывайся, труба!

Бей! бей! барабан! — труби! труба! труби!
Не вступать в переговоры, не слушать увещеваний,
Пронеситесь мимо трусов, пусть себе дрожат и хнычут,
Пронеситесь мимо старца, что умоляет молодого,
Заглушите крик младенца и заклинанья матерей,
И встряхните даже мертвых, что лежат сейчас на койках, ожидая похорон
Так гремишь ты, беспощадный грозный барабан! так трубишь ты, громогласная труба!

Уолт Уитмен
Перевод К. Чуковского

[Окс4]

Геннадий Шпаликов



А ты ушел, надел пальто,
Но только то пальто — не то.

* * *
Звезда моя сурова. Но, признаться,
Мой граф – суровей. От меня всечасно
Бежит он прочь. Когда ж другие тщаться
Меня пленить, мне это не опасно.

Проклятие – в меня влюбленным страстно!
Я пред надменным жажду преклоняться,
Смиренна – с не желающим смиряться.
Люблю того, кто смотрит безучастно.

В негодованье он меня приводит!
Другие – мир, довольство мне готовят,
Но лишь за ним душа моя стремится.

И все в любви навыворот выходит:
Бесчестье – чести гордо прекословит,
Смиренный – плачет, злобный – веселится.

Гаспара Стампа
Перевод Новеллы Матвеевой

[Галlина]

Оксана,
Розмари,
Орешка,
спасибо!

[Розмари]

Уолт Уитмен
Перевод К. Чуковского
Бей! бей! барабан!-труби! труба! труби!
В двери, в окна ворвитесь, как лихая ватага бойцов.

Джони Кукарямба

Если в барабан насыпать
смесь перловки и гороха,
а потом встряхнуть и стукнуть
будет шорох-фейерверк!
Если в полвторого ночи
в руки просится дарбука,
тут же, сразу и немедля,
"Танец с саблями" сыграй!
Бубен тоже очень любит
прозвучать на всю округу.
Помоги ему, не раньше
полчетвёртого утра.
Если ты, пока все спали,
бумкал, тарарамкал, шлёпал,
а ещё шуршал, немного,
плюс поскрипывал чуть-чуть,
то тебя твои соседи,
дружно, всем подъездом, встретят,
вручат грамоту с цветами
и ещё чего дадут!